Андрей Щербаков – один из лучших мастеров-каллиграфов в России. Это человек, умеющий тонко чувствовать мир, стремящийся дойти до сути вещей и найти взаимосвязи. Вся жизнь Андрея Щербакова – большое творческое исследование. Вероятно, именно поэтому его так увлекло китайское искусство, в основе которого – не только эстетика, но и глубокая философия.
|
Андрей Щербаков художник, каллиграф |
Работы Андрея Щербакова представлены на крупных выставочных площадках, в том числе международного уровня. Автор входит в состав Русско-китайского сообщества каллиграфов и художников, которое возглавляет наследник Конфуция в 76-м поколении Кун Линминь.
Параллельно Андрей Щербаков ведет преподавательскую деятельность. За 14 лет обучения каллиграфии мастер провел групповые и индивидуальные занятия для более чем 7000 человек. Некоторые из них впоследствии стали известными художниками, некоторые открыли собственные школы рисования, несколько учеников добились признания на международном уровне.
В интервью порталу Андрей Щербаков рассказал о том, чем особенно интересны китайская живопись и каллиграфия, чем полезны медитативные виды творчества и как развить в себе осознанное отношение к миру.
– Андрей, с чего начался Ваш путь в искусстве? Всегда ли Вы мечтали стать художником?
– Я родился в семье инженеров. И мама, и папа питали особую любовь к точным наукам, поэтому шансов не пойти по их стопам у меня не было (смеется). Тем не менее еще в школе я был очень увлечен историей. У меня было много наград за победы в конкурсах и крупных научно-практических конференциях. Однажды я даже выиграл путешествие в качестве юнги на яхте – мы провели в море три месяца, побывали в разных странах. И всё же родители считали, что история – хорошо, а математика – еще лучше. Поэтому мне пришлось сдаться и поступить в Московский авиационный институт. Сначала я учился на радиотехническом факультете, а через два года перевелся на факультет экономики. Так что по базовому образованию я инженер-экономист.
Не могу сказать, что мне очень нравилось учиться. Я чувствовал себя не в своей тарелке. И когда еще в студенческие годы у меня появилась возможность зарабатывать деньги, я выбрал для этого творческую сферу, которая всегда была мне ближе, чем точные науки. Я пошел работать в дизайн-студию. И именно тогда произошло первое мое осознанное погружение в глубину творческого процесса.
В то время, еще будучи студентом, я серьезно задумался о том, что такое красота. Я заметил, что заказчики и дизайнеры видят ее совершенно по-разному. Но никто из них не мог мне объяснить, в чем суть того, что они считают красивым.
Поиски ответа на этот вопрос длились пару лет. Я спрашивал о том, что такое красота, многих мудрых людей. Это было интересное исследование, которое в конце концов привело меня в Школу китайской живописи Максима Парнаха. Он рассказал мне о такой удивительной вещи, как живопись у-син, основанная на китайской философии. Максим показал мне, как с помощью всего нескольких штрихов можно изобразить любой объект, раскрыв его суть. И я понял, что хочу узнать об этом больше. С тех пор творчество стало для меня особым ресурсом, наполнившим мою жизнь и изменившим отношение к миру.
Так, днем я учился в вузе, вечером работал в дизайн-бюро, а в свободное время наблюдал за растениями, животными, домами – за всем, что меня окружало, а затем с помощью мазков выражал увиденное на бумаге. Это были два года рисования «в стол».
Потом я оказался на должности заместителя руководителя интернет-проектами в одной очень крупной компании. В организации регулярно проходили самые разные тренинги для коллектива от приглашенных экспертов. Однажды наш директор сообщил о том, что хотел бы поработать над повышением креативности команды. Тогда я рассказал о своем увлечении живописью у-син, о том, как она учит смотреть на привычные вещи через призму творчества. И мне предложили самому провести тренинг.
На занятие по живописи у-син пришли около ста человек. Позже мне сказали, что это был один из самых интересных и востребованных тренингов в истории корпорации. К слову, занятия в компании я вел еще долго – даже после того, как уволился с основной должности.
С тех пор я понял, что действительно хотел бы заниматься именно этим – учить людей рисовать с самого нуля, раскрывать творческие способности, делиться глубиной философии китайской культуры, позволяющей человеку лучше понимать самого себя. Свой преподавательский путь я начинал с занятий, которые проводил в разных московских школах йоги, меня даже включили в программу Федерации йоги, после чего предложения о сотрудничестве посыпались одно за другим. За полгода моя аудитория выросла с нескольких человек до нескольких тысяч.
Параллельно с этим я, конечно, продолжал развиваться сам. Мне была очень интересна китайская культура во всем ее многообразии. Я начал изучать философию, занялся боевыми искусствами и особенно заинтересовался каллиграфией. И, естественно, постепенно я стал учить китайский язык. Всё это сложилось в купол моих серьезных увлечений, которые гармонично влились в мою жизнь.
В мастерстве каллиграфии моим учителем стал очень интересный человек – Костя Агеев. Вместе с ним мы ездили в Китай, были в монастыре в горах и во многих других нетуристических, но близких сердцу местах. Позже, когда я создал в Москве собственную школу живописи, я нередко сам возил своих учеников в арт-путешествия в Китай. Там я встречал огромное количество уникальных людей, у которых постоянно чему-то учился. Например, однажды в горах мы познакомились с наставником даосской школы Лунмэнь в 23-м поколении. Я некоторое время жил в его монастыре и тесно соприкоснулся с новыми для меня традициями.
– То, как учат китайской каллиграфии и живописи в самом Китае, отличается от того, как это делают в нашей стране?
– Мне посчастливилось встретить в Китае аспирантку Пекинского института изобразительных искусств Ли Ся. Она учила меня каллиграфии не так, как обычно учат иностранцев – начиная с базовых простых элементов, а как студента художественного вуза Китая – начиная с истории и знакомства с древнейшими мастерами. Мне был очень интересен такой глобальный подход.
В целом обучение каллиграфии в Китае мне показалось менее жестким и требовательным. Если у нас принято учить чему-либо по принципу «так можно, а так нельзя», то там мастера проявляют больший паритет по отношению к ученикам. Они считают, что учителей каллиграфии не так много и все они жили в древности. Сегодня мастера только повторяют за ними. И в этом смысле в каллиграфии нет правильного и неправильного писания, но есть определенные каноны, при соблюдении которых человеку доступна свобода творческого выражения.
Китайцы говорят, что живопись – это «инь». Она расширяет поток творчества, наполняя всё пространство чувствами, подобно океану. В свою очередь каллиграфия – это «ян». Она выстраивает, сосредоточивает, концентрирует внимание.
На мой взгляд, в России и Китае довольно сильно различается отношение самих учеников к каллиграфии. Это такое мастерство, которое требует очень долгой и кропотливой работы. Когда я занимаюсь каллиграфией с учениками в Москве, большинство из них оказываются не готовы к тому, что первые несколько лет процесс будет идти сложно и медленно.
– Вероятно, неспешность, осознанное отношение к рутинным делам – то, чему жители многих стран могли бы поучиться у китайцев. Чем, на Ваш взгляд, такое замедление полезно?
– Действительно, китайская культура очень отличается от российской. Для нас важно, чтобы наша жизнь была наполнена «подвигами», достижениями целей, постоянной полезной работой. Для китайцев важны поддержание стабильности и ощущение мерного, неспешного потока жизни. Они умеют получать удовольствие от обыденности. Я бы даже назвал их мастерами подхода к рутине, у которых многим из нас есть чему поучиться.
Выполнение рутинной работы при осознанном отношении к процессу может заменить медитацию. Это позволяет замедлиться, что для современной жизни с огромными скоростями – роскошь.
Для того чтобы ощутить наслаждение от монотонности, нужно выработать в себе осознанность, зажечь внутри себя огонь интереса к познанию и созерцанию. Это полезно в любом обучении, ведь освоение любых новых навыков требует большого терпения и осмысленности. Ко мне на занятие по каллиграфии однажды пришла китаянка, и я заметил интересную вещь: в то время как многим ученикам через полчаса урока надоело выводить столбик за столбиком одинаковые линии, девушка оставалась полностью погружена в процесс и увлечена им.
Думаю, подобное отношение к рутине формируется у китайцев на уровне подсознания, это «вшито» в них той культурой, в которой они растут. Я не могу рассказать, как такая осмысленность формируется у них, но могу рассказать о том, как она сформировалась у меня.
Один из моих учителей-эзотериков как-то раз сказал мне фразу, которая перевернула мое отношение ко многим вещам. Он выразил точку зрения, что жизнь дана человеку для чего-то, но те цели, которые мы перед собой ставим, на самом деле принадлежат не нам. Большинство из того, что мы планируем, было навязано нам семьей или социумом: откуда-то же мы взяли, что к тем-то вещам можно стремиться, а к тем-то – не стоит. На самом же деле, иногда очень полезно сделать паузу и не стремиться ни к чему.
Учитель предложил мне выполнить практику «неделания», осознанного проживания бесполезных дел. Мы смешивали рис и гречку, а затем на протяжении 30 минут снова разбирали крупы. Можно было делать это творчески: чередовать 2 зерна риса и 1 гречку (смеется). В таком деле важно сохранять ритм и желательно избегать бытовых мыслей.
Следующим шагом стала практика «делания». Мне нужно было найти новый подход к любым привычным действиям. Например, я стал замечать, как я хожу по улице, и намеренно изменять свою походку. Это очень хорошо развивает осознанность и постепенно меняет отношение человека ко всему окружающему его миру.
Каллиграфия и многие другие занятия, которые кажутся рутинным трудом, в первую очередь учат нас находить время не только для достижения целей, но и для себя.
Современные люди привыкли жить в постоянной погоне, которая часто становится причиной большинства телесных болезней. Рано или поздно, если мы бежим без остановок, ресурс заканчивается. Поэтому так важно замедляться и уметь наслаждаться этим целебным замедлением.
– Каллиграфия – это искусство красиво писать иероглифы. Насколько это направление актуально сегодня, в век цифровых технологий?
– Для китайцев иероглифы в первую очередь несут высшую эстетическую ценность. Это не просто слова, а элементы картин, интерьера, символы, наполненные глубоким смыслом. Я бы даже сказал, изображение иероглифа по эстетической ценности для них стоит выше, чем изображение любого объекта.
Китайцы очень любят составлять списки. На эту тему есть много шуток. Один из основных таких списков представляет собой перечень престижных наук. На протяжении уже 2000 лет неизменно первое место занимает искусство каллиграфии. Это то мастерство, которым непременно должен хотя бы в малой степени владеть образованный человек.
При этом каллиграфия является очень сложным искусством. Только представьте: китайская иероглифика включает 75 тысяч символов, у каждого из которых есть 5 стилей, а в каждом стиле – 500 способов написания. Это необозримая глубина, которая и задает для китайцев смысл. Для них высшую ступень этической ценности занимают познание культуры, служение ей.
Китайцы воспринимают культуру как некое мистическое явление. И самым ценным для них является то, что Небожители однажды дали первопредкам, наказав передавать из поколения в поколение. Каллиграфия, письменность – одни из таких ценностей.
В то же время китайцы разделяют понятия каллиграфии и письменности. Как бы стремительно наука ни шла вперед, придумать удобную печатную машинку для иероглифов казалось безумием. И даже когда китаисты в нашей стране в 1960-х годах писали работы на китайском языке, напечатать их было очень дорого и сложно, гораздо удобнее и дешевле – обратиться к каллиграфу. Поэтому профессия, которая зародилась еще в древности, очень долго оставалась востребованной.
Ситуация изменилась только с приходом компьютеров и смартфонов, особенно с появлением голосовых сообщений. Исследования показали, что это привело к значительному снижению грамотности населения, постепенному утрачиванию навыка письма. Поэтому сегодня каллиграфия – это настоящее искусство, которое используется не столько для передачи информации, сколько для трансляции эстетической ценности.
– Что Вас вдохновляет?
– Ощущение контакта с окружающей средой, целостность и попытка найти ее во всём – в мировосприятии, искусстве.
Какое-то время я жил без осмысленности: в своих мыслях ходил из дома на работу и с работы домой, не замечая того, что меня окружает. Всё изменилось, когда я погрузился в творчество. Стоило мне понять, что я не знаю, как нарисовать дерево, и я тут же начал наблюдать за всеми растениями, которые встречались мне на пути. Я заметил, что деревья бывают очень разные, увидел грациозность движения их ветвей, почувствовал дыхание листвы на ветру. Я ощутил контакт, и это меня невероятно вдохновило. Затем я начал наблюдать за животными, людьми, архитектурой…
Каждый человек, каждый живой организм, весь наш мир – это произведение искусства. Когда я стал это понимать, меня начал наполнять сам процесс созерцания.
Мне нравится разгадывать суть вещей, заглядывать в глубину, в самую сердцевину образа. Когда я рисую, для меня важно выбрать цвет и мазок не потому, что я так вижу, а потому, что через внешнюю форму мне удалось увидеть внутреннее естество. Это такая философия живописи, которая меня очень вдохновляет.
– О чем Вы мечтаете?
– Чтобы мое служение в этой жизни было выполнено. В какой-то момент я пришел к тому, что самое важное для человека – понять свою миссию и не гнаться за ней, а плавно следовать по этому пути, соотнося всю свою жизнь со своими ценностями.
Особое место в моей жизни занимает семья. Совсем недавно у меня родился сын, который стал для меня целым миром. Я мечтаю о том, чтобы мои родные и близкие жили в благополучии, чтобы наша семья продолжала род и поддерживала связь поколений.
Мне хочется быть максимально полезным миру – и в качестве преподавателя, и в качестве художника, и в качестве отца.
Марина Волынкина, Виктория Гусакова
